ПЕРЕВОДЫ С АРИЙСКОГО
1933
Надежда вошла в аудиторию и огляделась. Ага, есть свободное место в первых рядах. Замечательно. Можно будет не надевать очки, которые, она считала, сильно портят её внешний вид.
Первая лекция! История. Первый, по-настоящему учебный, день в университете. «Я – студентка Берлинского Университета!»
Это сладостное ощущение, не покидая Надежду насовсем, иногда всё-таки отступало в тень. А иногда, вот как сейчас, когда почти все встали, приветствуя появление преподавателя, девятым валом затопляло душу радостным восторгом. Но вклинивались червячки и гордыни: а как могло бы быть иначе при высшем проходном балле? И смущения: она старше большинства на год, на два, а некоторых и на целых три года! Первокурсница в двадцать два. Старовата, но что поделаешь? Зато меньше отвлечений будет на полудетские глупости первых влюбленностей. Так думалось и мечталось. И даже ощущалось до первого слова прошедшего за кафедру спортивного вида черноволосого, с ранней проседью, средних лет мужчины. Он поставил на пол рядом со стулом довольно объёмистый портфель, почесал переносицу и дружелюбно улыбнулся аудитории. И просто, как давно знакомым, сказал:
- Садитесь, пожалуйста. Итак, многоуважаемые, с чего начнем? Формальности, вроде переклички, оставим старостам групп. А познакомимся в процессе… Я, всё-таки, представлюсь: профессор Рудольф Зангер. Доктор философии. Но у вашего потока, в силу некоторых обстоятельств, буду преподавать ещё и историю. Должен добавить, что на многих исторических тропинках и закоулках мы вместе будем первооткрывателями. В смысле нового для себя…
- А у нас в расписании профессор Качински, - пробасил кто-то с задних рядов.
- Профессор Качински… болен, - чуть замявшись, суховато ответил Зангер. А у Надежды от внезапной сильной боли в груди на долю секунды потемнело в глазах. Она от перебившего профессора возгласа сзади вздрогнула. Возмутилась духом и, понятия ещё не имея, кому он принадлежит, заранее невзлюбила обладателя этого нарочито грассирующего баска. И почти с ужасом осознала: в мгновение ока произошла та катастрофа, от которой она считала себя надёжно застрахованной тяжёлым, полуголодным и полусиротским детством, бесправным отрочеством и закалившей волю самостоятельной юностью. И вдруг вот так, с первых мгновений, жестов, слов всё волшебно закачалось и поплыло. Боль отступила, поутихла, но совсем не ушла. Впрочем, Надя привыкла уже к этой настороженно рычащей собаке в углу вообще-то молодого и сильного организма…
А потом произошла та необъяснимая метаморфоза со временем, когда полуторачасовая лекция пролетела, по внутренним ощущениям, минут за пятнадцать-двадцать.
Второй лекции по истории она ждала с нетерпением. И боялась, чтобы это не заметил кто-нибудь насмешливый со стороны.
В промежутке, правда, чуть потеснив историю и философию, появился ещё один любимый предмет: физкультура.
Пока первокурсники сдавали общефизические зачеты: бегали, прыгали, кидали гранату и стреляли в тире, им предложили определиться с дальнейшей спортивной спецификацией.
Большинство девочек выбрали гимнастику или легкую атлетику. Молодые люди, наоборот, тяжелую атлетику и бокс. Быстро входило в моду воспитывать в себе истинно арийский характер.
А Надежда, благодаря увлечению воспитавшей её тёти, неплохо играла в большой теннис. Но при этом, однажды увидев, страстно полюбила волейбол. И сейчас, приврав, записалась в секцию волейбола, за что на первом же занятии пришлось много краснеть, ибо не умела толком ни подавать, ни блокировать, ни принимать мяч. Не говоря уже о нападающем ударе.
Тренер, смотревший на нее сначала с интересом: стройная, чуть выше среднего роста, с сильными руками и ногами да ещё и очень симпатичная, к середине тренировки поглядывал на Надю уже мрачновато. А в конце прямо сказал:
- Извини, Эмма, но для начинания с азов волейбола ты уже старовата.
- Но я буду очень стараться! – Надежда с трудом удерживала слезы.
- Серьезно? Хм… А ну-ка встань к сетке. По центру. Так. Я даю мяч тебе, а ты должна выложить мне его, как на блюдечке, вот в этом районе. Не ближе и не дальше. Не выше и не ниже. Сумеешь?
- Давайте попробуем!
- Давайте попробуем, - без особой надежды, но добродушно передразнил тренер.
И она пропустила четыре лекции. Две по синтаксису. И две по стереометрии. Зато к концу их дополнительной тренировки великий, без ёрничества, тренер Фридрих Гольдберг снова широко улыбался:
- Что тебе сказать? Работы, конечно, непочатый край, но… Ладно, заниматься будешь и со всеми, и дополнительно. Если не скиснешь, то толк будет.
Но вот снова история. И, какое счастье, снова профессор Зангер вместо неведомого, но весьма кстати продолжающего болеть Качински. Ох, этот несносный, невоспитанный, просто вызывающе грубый бас с задних рядов!
-А Качински все ещё болеет?
- Вообще-то, уважаемый, на лекциях, если есть желание или необходимость задать вопрос, надо поднять руку. И только когда педагог разрешит, нужно встать и задать этот вопрос. В нашем случае, пока мы малознакомы, желательно ещё и представиться. А если педагог игнорирует вашу поднятую руку, надо дождаться конца занятия….
- Опять как в школе?!?- привстал и возмутился обладатель баса.
- А как иначе? Дисциплина на занятии – залог того, что большинство получит то, зачем оно здесь собралось – знания. А не вынужденное соучастие в удовлетворении Вашего личного любопытства.
Рудольф вдруг вышел из-за кафедры и подошел к обладателю баса. Тот поднялся совсем и выпрямился. И оказался, как и чувствовалось, здоровенным парнищей, белокурым и краснощёким. Профессор неожиданно легко усадил его, положив руку на плечо. Видно было, что здоровяк не просто удивлен, а даже чуть потрясен неожиданно недюжинной силой придавившей его к скамье профессорской длани.
- Полутяж? Штанга? – с искренним уважением спросил он.
- Гиря. Зато каждое утро. И ледяной душ, - с добродушной усмешкой ответил Рудольф.
- А мы уже знаем, господин Зангер, чем «болеет» ваш профессор Качински. И что он уже вряд ли «выздоровеет», - поднял руку и тут же вскочил ещё один белобрысый смазливый юноша, сидевший на три ряда ближе к Надежде.
- Ну что же. Да, он подпал под постановление нацистов о запрете на преподавание лицам еврейской национальности. Но, уверяю вас, вы не представляете, как много потеряли. Это был настоящий историк. От Бога…
- А Вы, профессор, сами-то, извините, не еврей случайно?
- Случайно не совсем. Чтобы снять все вопросы о моей родословной, раз это имеет сейчас такое значение, два слова о себе. Отец мой по его маме, моей бабушке, боковая ветвь от царствующего в Румынии дома Гогенцоллернов. А за деда по отцу говорит фамилия. Так что, как видите, по раскладу нынешних наших властьпредержащих, и я на грани фола. Или за гранью? Честно говоря, мне на это плевать. Я, по убеждениям, христианский социалист. И менять их, подстраиваться под партию власти, не собираюсь.
- Ого! Гогенцоллерн! – Здорово! - прокатился восторженный рокот по рядам.
- А вот по ветви деда по маме – старинному прусскому роду баронов Грюнвальдов можно не одно занятие по истории провести. Дальние предки этого рода ходили в Иерусалим освобождать гроб Господень. Заодно, кстати, и избавить евреев от мусульманского владычества.
Услыхав фамилию матери Рудольфа, Надежда вздрогнула, как от удара, и невольно привстала. Этого не может быть! Все, в том числе и Зангер, обернулись к ней.
- Вы что-то хотите спросить?
- Нет… Извините, - Надежда покраснела, смешалась и села. Мало ли совпадений?
- Ну что ж, если вопросов больше нет, давайте все-таки попробуем перейти к теме занятия. Кстати, Качински разработал свою, на мой взгляд, поразительно действенную методику её изучения. Да и истории в целом. А именно: брать наиболее жгучий вопрос современности и в седой глубине веков искать его корни. Это как, видя вершину, изучать и подводную часть айсберга. Вот что нас волнует сейчас больше всего иного?
- Арийцы!
- Евреи! Их духовно разлагающее народы влияние…
- Спартанцы! Явное возрождение духа Спарты в Третьем рейхе!
- Мнимый или действительный антагонизм социальных слоёв, - подала голос и Надя.
- А не лучше ли не экспериментировать, а идти по утвержденному руководством плану? – предложил «хорошо осведомлённый» вертлявый блондинчик.
- Мда…Чувствуется, что «Майн кампф» вы уже изучили, - Рудольф записал все, кроме последней, реплики в блокнот и знакомым уже жестом потер переносицу. И быстро, но очень внимательно, взглянул на Надежду. Та поймала взгляд и, проклиная себя, опять густо покраснела…
…Он лёгким прикосновением к локтю остановил её в коридоре и жестом пригласил отойти к окну:
- Вас зовут?
- Надежда. Можно Эмма. Эмма Грюнвальд. Но я не из Восточной Пруссии. Я из России. Из Петрограда. Мы – эмигранты. Беженцы…
- Я так и подумал. Говорите Вы абсолютно без акцента, но… Мы, как я полагаю, дальние, но родственники. В детстве я слыхал о русской ветви Грюнвальдов. Вопрос, думаю, достаточно интересный, чтобы не выяснять его на ходу. Я живу относительно недалеко. Можно пригласить Вас в гости?
- А…? – Надежда, в очередной раз, вспыхнула, как маков цвет. Господи! Знал бы он, что она за ним - на край света! Но в гости к почти незнакомому мужчине? Очень неловко…
- Простите, - почувствовал причину её колебаний Рудольф. - Конечно, правильнее было бы пригласить Вас посидеть где-нибудь в кафе или ресторане. Но я хочу познакомить Вас и с другими Вашими родственниками. Мамой. Женой. Детьми. У меня их двое. Мальчишки. Десять и семь лет. Так как?
- Я с огромным удовольствием! А это удобно? – Надежда потупила предательски ликующий взгляд.
- Это необходимо. Но если ты будешь постоянно так ярко вспыхивать, мама и Сара могут заподозрить неладное, - неожиданно даже для себя перешёл Рудольф на «ты». Да ещё и чуть фривольно, что было для него абсолютно не свойственно.
Наоборот, делал он это крайне редко и неохотно даже после многолетнего знакомства. «Вы» было для него иммунитетом, защитным барьером от вторжения во внутреннее пространство бытия. Но эти искренние восхищение и одновременно чувствующиеся сила и душевное целомудрие, а также воспетая его другом Рильке бездонная российская синева что-то на миг перевернули в мироощущении.
- Я не буду. Ой. Но как же?… Ведь это не поддается контролю.
- Поддается, - нежно-насмешливо улыбнулся он. – Контролю поддается всё. Представь, что я твой старший брат. И не десятиюродный, а родной. И все встанет на свои места. Так что? До шести? И передай моё искреннее почтение родителям. Надо бы как-нибудь нам и с ними обязательно встретиться…
***
полный текст можно скачать здесь : http://writersnlo.ucoz.net/texty/oa_perevody_s_arijskogo.doc
| 
